Сказка о городе, вязаном шарфе и старой карусели

Хотя она ему нравилась. Нравилась ее показная веселость и артистическая грусть, нравилась ее манера перевоплощаться, быстро говорить и вообще втайне от всех он называл её «Моя Кармен» за черные волосы и веселые глаза. Но каждый раз, когда он хотел ей об этом рассказать, она отпускала едкую шуточку и всё начиналась сначала.

Так прошел год. Силам, сводившим их вместе, наверно было подвластно не всё: их просто разбросало в разные стороны: они встретили других людей, жили другими жизнями, иногда перекидываясь через неизвестность письмами, с переданными приветами.

Он не думал о ней, иногда вспоминал, но не думал совершенно. Город, как нарочно, улыбался ему чужими улыбками, искрил чужими глазами, и скоро её образ стерся из памяти, хотя где-то там еще пылилась папка, подписанная торопливым почерком, как обычно «Моя Кармэн».

Вскоре в город пришла осень. Она долго томилась на пороге, то плача дождями, то, печалясь туманами, а в одно прекрасное утро просто взорвала город красками, гуляла по листьям ветром, путала ивам волосы: осень шалила и капризничала, как красивая маленькая девочка, но город её любил и потому многое прощал. Осени хотелось волшебства, но всё что умела – превращать листья в золото.

Он не спал, он читал старые записи, пил крепкий кофе и курил на балконе. Что-то не так было в воздухе, что-то мешало думать, спать, заставляло злиться. Чувство, которому нет названия и объяснения, гоняло его по комнате, как листья за окном, стремительно и беспощадно.

Утро не принесло облегчения, оно не принесло ровным счетом ничего. Город выжидательно молчал, он водил его лабиринтами, словно желая запутать и сбить с ног. Вскоре городу надоело, и он бросил куражиться в парке, там, где работала только одна карусель – зато самая главная: лошади. Около карусели, сколько он себя помнил, сидела старушка и вязала шарфы, считалось, что если собрать все её шарфы и связать, то они дважды обернутся вокруг Земли, хотя никто и не брался проверить. Карусель была очень старая, часто скрипела, но у лошадей были очень добрые глаза, и потому каждый год её ремонтировали, а мэр города при этом перерезал ленточку и улыбался, каждый раз в новом шарфе.

Старушка взглянула поверх очков и строго спросила: 

- Будешь кататься?

Он смутился:

- Да, нет собственно.

- Ааа – протянула старушка – накатался в детстве? Тоже бывает..

- Нет – он улыбнулся – всё время собирался, и все-таки не получилось.

Старушка от возмущения выронила шарф,

- Как так можно? Как же ты живешь теперь с чувством неисполненной мечты? Ходишь, наверное, бродишь, не хватает чего-то все-время, хватаешься за новое, а в итоге пусто.

- Ну, что Вы, бабуля, разве дело в лошадях?

Старушка прищурилась:

- Или не только в лошадях.
- А в чем же?

- В невыполненных желаниях. Я тут давно сижу, заприметила, если ребенком катался, никогда сюда не вернешься, а если нет, то и дедом придешь – ноги принесут.

Он опять улыбнулся – значит, я могу это сделать сейчас?

- Э, нет, уж больно просто для тебя будет. Вот тебе два билета: один целый – другой пробитый, носи их в кармане. Захочешь что-нибудь сделать – вытащи любой наугад. Целый, значит, сбудется желание - действуй, а пробитый – не судьба.

- Хочу покататься на лошади – он вытащил билет – вот видите: пробитый - значит не судьба.

- Нет, это, значит, ты сюда еще вернешься. А сейчас иди домой, что важное может, вспомнишь.

В парке было тихо тихо, только шуршала под ногами огненная листва. Осень, почти не дышала около него, хотя стояла напротив и смотрела умными карими глазами. Он пытался вспомнить, что-то важное и не мог. Он давно уже стал почти солидным дядей с размеренной жизнью, и чердак памяти был разобран и разложен по полочкам: папка к папке.

Папка. Осень шумно выдохнула и пустила ветер по аллеям. Дрожащими руками он открывал пыльную папку со стертой фотографией, подписанной, милым почерком вверх и влево. Билет из кармана выпрыгнул целым.

Он улыбнулся. К каруселям он еще вернется.